Как сотворить мир

Мильчин К.
По данным Российской книжной палаты, Артур Конан Дойл входит в тройку самых издаваемых в нашей стране писателей. По суммарному тиражу он уступает только Дарье Донцовой и Юлии Шиловой и уверенно опережает Бориса Акунина и Сергея Лукьяненко. В XXI веке российский читатель явно предпочитает реальность, придуманную англичанами. Впрочем, эльфы и гномы Средиземья, Гарри Поттер, обитатели Нарнии и других английских литературных вселенных популярны во всех странах. Англичане создали миры, вокруг которых сформировались армии фанатиков, готовых жить в этих параллельных пространствах. Почему ни одна другая литература не может предложить столь привлекательной эмиграции в область воображаемого?

Скажите мне напоследок, это все правда? Или это происходит у меня в голове?» — спрашивает Гарри Поттер у мертвого Дамблдора в конце последней книги волшебной эпопеи. И мертвый Дамблдор отвечает, растворяясь в тумане то ли подсознания, то ли потустороннего мира: «Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри, но кто сказал тебе, что поэтому оно не должно быть правдой?»

Но сначала британская культура освоила реальный политический мир, и лишь потом — воображаемый. Британский век, век такого политического, экономического и культурного могущества, которого не знала ни одна империя в истории, длился с 1815 года до Первой мировой войны.

Двадцатое  столетие стало для англичан эпохой доблести и горечи: с 1922 года Британия начала сжиматься, теряя одну колонию за другой, и к 1997 году, когда вышла первая книга о Гарри Поттере, от нее осталась лишь сувенирная империя из разбросанных по океанам островов и баз. И именно в ХХ веке англичане создали десяток виртуальных империй, которые до сих пор живы и пользуются успехом у читателей по всему свету.

Уникальность Британской империи в том, что ее строители четко понимали, что рано или поздно она рухнет. В 1776 году, когда колонии только начали собираться под скипетр английских королей, вышла книга великого английского просветителя Эдуарда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи», утверждавшая: великий Рим пал, а вслед за ним падет и его новое воплощение. На этом труде были воспитаны несколько поколений моряков и офицеров, первопроходцев и миссионеров, чиновников и судей — всех тех, кто, собственно, и создавал империю. И осознание того, что осуществление этого замысла на Земле хоть и возможно, но ограничено временными рамками, создало отличную почву для виртуальных вселенных.

Другой уникальной чертой Британской империи был ее состав: еще никто не создавал державы из стольких не похожих друг на друга фрагментов, обладающих собственной историей и самобытной культурой. Эту черту унаследуют все вымышленные англичанами империи — все придуманные ими миры стоят на стыке разных культур и традиций. И в этом одна из причин их популярности.

Волшебные миры

Представим себе мир, ну совсем такой же, как наш, только в нем есть маги, волшеб­ники и всякие необычные существа, а при наличии определенных навыков или особых предметов там можно летать, становиться невидимым, исцелять. По сути, это разновидность авторской сказки, только автор не просто рассказывает о приключениях волшебных героев, а создает детально про­работанную среду их обитания. За ХХ век англичане создали три таких вселенных — мир «Хроник Нарнии» (1950–1956), «Властелина колец» (1954–1955) и Гарри Поттера (1997–2007).

У всех этих сказочных вселенных есть одна важная особенность: они построены на противостоянии добра и зла, причем и то и другое возведено в абсолют: добрые волшебники вроде Гэндальфа или льва Аслана борются против Мордора или Белой Колдуньи, Гарри Поттер против Волан-де-Морта. А оппозиция хорошего и плохого или черного и белого, всегда проще для понимания, чем полутона. «Мордор притягивает к себе все злое, и темная сила собирает там все зло мира» — так добрый волшебник Гэндальф из «Властелина колец» описывает местный ад и местную «гитлеровскую Германию» в одном лице. Это четкое деление на хороших и плохих — важная особенность миров Льюиса, Толкина и Роулинг осо­бенно привлекательная в те времена, когда читатели свои полюсы добра и зла потеряли и никак не могут найти.

Льюис и Толкин закончили свои книги после Второй мировой войны. Глобальный конфликт породил в стане союзников веру в абсолютное добро (то есть в себя), которое противостоит злу (немцам). Но когда война кончилась, простая картина мира неизбежно рухнула: не стало больше явных врагов, а значит, и четких ориентиров. Послевоенная Англия вела уже не благородную борьбу за освобождение человечества от фашизма, а главным образом локальные операции по подавлению бунтов в колониях где-то на краю земли. И тут на помощь пришла волшебная сказка, в которой есть война со злом, очень напоминающим то зло, которое англичане и их союзники недавно победили в реальной жизни. Читатель по­лучил возможность хоть на какое-то время вернуться в мир, где моральные ориентиры еще целы.

В России пик популярности английских волшебных миров пришелся на  первое де­сятилетие после падения Советского Союза, период разочарования во всех возможных идеологиях. Наряжаясь в костюмы эльфов и гоблинов, люди искали все те же абсолюты — кто добра, а кто от полной неразберихи и зла, — которые компенсировали бы им отсутствие ориентиров.

В Англии тогда появились похожие проб­лемы. Западный мир объявил себя победителем коммунистической «империи зла», и многие ждали, что вслед за этим тут же начнется новый золотой век. Философ Фрэнсис Фукуяма даже провозгласит «конец истории». Но вскоре выяснилось, что всеобщее счастье так и не наступило, а экономические и социальные проблемы остались. И в этот момент появился Хогвартс Джоан Роулинг, параллельная Англия, где отношения между добром и злом накалены до предела и потому границы между ними очень четкие.

Читатели мечтали об этом волшебном мире, как мечтает о нем во второй книге саги сам Гарри, вернувшийся на каникулы в свою обычную жизнь: «Конечно, и в школе всякое бывало. В конце третьего семестра Гарри лицом к лицу столкнулся с самим Волан-де-Мортом. И хотя нынешний Темный Лорд был лишь бледной тенью прошлого, он никому не пожелал бы встречи с таким чудовищем… Получить бы из школы хоть какую весточку, от кого угодно, даже от злейшего врага Драко Малфоя (не зря его фамилия значит “злокозненный”), лишь бы увериться, что Хогвартс не сон».

Волшебные миры подкупают читателя именно откровенным противостоянием добра и зла. А поскольку в них сплелись воедино десятки культур и традиций, они понятны читателю в любой точке мира.

Детские миры

Детские миры объединяет то, что они как бы снимают со взрослого мира верхний слой разнообразных условностей. Дети гораздо меньше взрослых знают о национальных, расовых и социальных различиях и предрассудках, они не озабочены карьерным ростом и своим благосостоянием. Поэтому миры Винни-Пуха и паровозика Томаса понятны на всех континентах.

В 1924 году писатель и ветеран Первой мировой войны Алан Александр Милн побывал вместе с сыном Кристофером Робином в Лондонском зоопарке. Четырехлет­нему мальчику очень понравилась медведица Виннипег, и вскоре отец сочинил для него серию историй о плюшевом медвежонке. Уже первая часть «Винни-Пуха» завоевала большую популярность: за первый год англичане купили 150 ты-сяч экземпляров книги. Сейчас «Винни-Пуха» читают на 30 языках, бестселлером стало даже издание на латыни, вышедшее в 1960 году.

Причин такой популярности несколько: короткие новеллы, смешные и философские, самым простым языком говорят о самых серьезных проблемах вроде взросления или ксенофобии. «Винни-Пух» — это текст на двух уровнях: дети видят в нем рассказ про трогательного героя, взрослые — про неординарного мыслителя, любителя парадоксов и словесных игр. Позднее философ Бенджамин Хофф даже предположил, что в детской сказке Алан Милн зашифровал основы даосизма.

Так или иначе, но и в Англии второй половины 1920-х годов, и в СССР 1960-х, когда появился знаменитый русский перевод Бориса Заходера, взрослые читали эту книгу с не меньшим удовольствием, чем дети, и в компаниях называли друг друга именами героев книги.

Но есть и другая причина популярности «Винни-Пуха»: в цикле коротких историй Алан Милн создал целую параллельную вселенную. Стоакровый лес, в котором разворачивается действие, — это полноценный мир, во многом напоминающий наш, взрослый, но там все маленькое, почти игрушечное: не дома, а домики, не реки, а ручьи, вместо кораблей — перевернутые зонтики или просто пустые горшки из-под меда.

Но миниатюрный характер вселенной не исключает наличия в ней взрослых проб­лем, измененных и выставленных в комическом свете. Например, в одной из новелл Пух отправляется открывать Северный полюс, пародируя моду на полярные исследования, столь популярные в XX века. Знаменитый британский полярник Роберт Фалкон Скотт погиб в 1912 году в Антарктиде. У Пуха вместо тяжелого и изнурительного путешествия через снега и расщелины поход превращается в веселую прогулку. Однако и в ней участникам приходится преодолевать серьезные трудности (например, Иа-Иа никак не может смириться с тем, что в поход пошли Друзья и Родственники Кролика), они спасают пострадавшего от стихийного бедствия (Крошку Ру, который упал в ручей), наконец, в какой-то момент выясняется, что никто вообще не знает, как именно выглядит искомый полюс, но эта проблема решается вполне в духе взрослого мира — волюнтаристским заявлением главы экспедиции. Если бы все наши проблемы можно было решить таким же образом…

В 1945-м, сразу после Второй мировой войны, англичане подарили миру еще одну детскую вселенную — в книге Уилберта Одри (1911–1997) «Три паровоза», первой из «Железнодорожной серии». У нас этот цикл не особо известен, но он популярен во всем мире. В нем более 40 книг, которые выходят и по сей день, уже под именем сына Уилберта Одри — Кристофера.

Сюжет незамысловат: на выдуманном острове Содор живет и работает целая команда антропоморфных паровозов. У них все как у людей, у каждого  свой характер. Например, главный герой, Томас, — веселый оптимист. А Гордон — хамоватый задира. Сюжеты всех книг разворачиваются по одному и тому же сценарию: локомотивы получают от Толстого Диспетчера задание, и выполняя его, решают вполне человеческие проблемы. Например, наказы­вают задиру. Или учатся быть вежливыми, помогать слабым. Конечно, истории Уилберта Одри рассчитаны на самых маленьких, но есть в них что-то, что привлекает внимание даже взрослых и солидных людей.

К тому же остров Содор — такое же утопическое место, как и Стоакровый лес, где все конфликты могут решаться мирно, а в фи­нале каждой истории есть мораль. И когда спрашивается, какой паровоз придет первым, сильный и хвастливый или маленький и вежливый, правильный ответ, конечно, маленький и вежливый. Потому что так должно быть.

Погружаясь в мир Винни-Пуха или паровозика Томаса, давая себе или друзьям прозвища из любимой книги, взрослые хотя бы на время пытаются поверить в простые и разумные решения своих серьезных проблем.

Героическая вселенная

Есть такой анекдот: однажды к Шерлоку Холмсу пришел посетитель в видавшем виды костюме, помятом цилиндре и рубашке с потертыми манжетами. Холмс ему отказал. Когда тот ушел, доктор Ватсон удивился: «Вы же никогда не отказывали в помощи бедным!» «Да, но он не был бедным, — ответил Холмс. — У него в кошельке было 125 фунтов и 12 пенсов» — «Откуда вы знаете?» — «Хотите, давайте пересчитаем вместе».

Шерлок Холмс из анекдотов — глуповатый, трусоватый и в целом отрицательный персонаж. В этом смысле он — полный антипод настоящего Холмса, интеллектуала, храбреца, борца со злом. Холмс Конан Дойла находится где-то на полпути от Робин Гуда, средневекового героя-мстителя, к американскому Супермену. Он выполняет функцию защитника общества от зла и глупости, но он — сын своей эпохи и поэтому пытается действовать в рамках закона и прибегает не к силе, а к логике.

У Шерлока Холмса свой особый мир: его вселенная совсем как наша, только в ней действует человек-машина, идеальный гражданин и универсальный боец. И все события и персонажи воспринимаются исключительно через их взаимоотношения с этим Героем с большой буквы.

Набор качеств, которыми автор наделил своего героя-сыщика, выделяет его из среды остальных людей и делает чуть ли не сверхчеловеком: у него поразительная память, аналитический ум, безупречные манеры, сила и ловкость профессионального боксера и фехтовальщика. Морфий не вызывает у него зависимости, как и женские чары. Единственная более или менее человеческая его черта — игра на скрипке. «Мне кажется, он был самой совершенной мыслящей и наблюдающей машиной, какую когда-либо видел мир», — говорит о нем Ватсон в «Скандале в Богемии».

В литературе ХХ века был еще один такой персонаж, которого автор тоже сравнивает с машиной, — это Джеймс Бонд, герой Яна Флеминга. Вот у кого был уже настоящий параллельный мир, давший героические координаты в том числе и современной голливудской супергероической продукции. Агент 007 больше похож на робота, чем на человека: он идеален и в драке, и в анализе, и в соблазнении, и в игре в карты, и в стрельбе из пистолета. Он не колеблется и «относится к смерти со спокойствием патологоанатома».

Бонд — последний в Англии герой-джентль­мен на неджентльменской работе в неджентльменское время. К 1953 году, когда бывший журналист и разведчик Флеминг начал писать свою бондиану, Великобритания окончательно превратилась в младшего парт­нера США. Холодная война велась за счет американских ресурсов, и ее исход решала не личная доблесть отважных героев, а количество самолетов, ракет и авианосцев. Вселенная Бонда  позволяла продолжать думать о войне не как о технологической бойне, а как о рыцарском поединке, помогая не свихнуться, слушая очередной выпуск новостей.

Предшественник Флеминга на этом поле Артур Конан Дойл начал публиковать свои рассказы про Шерлока Холмса в 1887 году, когда Британия была еще полноценной империей и от Гибралтара до Пешавара стояли непобедимые английские полки, а закончил в середине 1920-х, после ужасов Первой мировой. Персонаж, который задумывался как хвалебная песнь британским героям, первопроходцам и миссионерам, превратился в эпитафию им.

Антиутопические вселенные

Мода на антиутопии началась еще в XIX веке. Страх перед будущим был у людей и раньше, но именно тогда он получил конкретное выражение в опасении, что опыты по созданию идеального мира приведут к обратному результату и прогресс — как научный, так и политический — сделает жизнь людей невыносимой.

Антиутопии есть и у француза Жюля Верна, который вроде бы всегда восхищался прогрессом («Пятьсот миллионов бегумы»). Но именно англичане создали классику этого жанра — «Машина времени» и «Остров доктора Моро» Герберта Уэллса (1895 и 1896), «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли (1932) и «1984» Джорджа Оруэлла (1949).

Два последних мира прописаны с максимальным количеством деталей их истории, экономики, социального устройства. При такой дотошности описания любой читатель, сталкиваясь в своей реальной жизни с авторитаризмом или хотя бы наблюдая его со стороны, невольно начинает сравнивать то, что он видит, с плодами фантазии Хаксли и Оруэлла. В результате их миры никогда не теряют своей актуальности.

В обеих книгах описаны такие модели устройства общества, при которых государство пытается контролировать абсолютно все, включая эмоции людей. У Хаксли — с помощью евгенического отсева и нарко­тиков, у Оруэлла — используя пропаганду и страшные пытки. Цель понятна: унич­тожить личное пространство каждого че­­ловека, потому что это источник инакомыслия.

В самой страшной сцене «1984» главный герой предает свою возлюбленную: «Отдайте им Джулию! Не меня! Джулию! Мне все равно, что вы с ней сделаете. Разорвите ей лицо, обгрызите до костей. Не меня! Джулию! Не меня!» И это окончательная победа государственной машины над частной жизнью отдельного человека.

Если по волшебным мирам можно понять, чего людям не хватает в реальном мире, то из антиутопий — узнать их самые большие страхи. Потеря личного пространства оказалась самым чудовищным кошмаром западного человека.

Когда же в 1980-х обе антиутопии были наконец опубликованы в СССР, читатели тут же узнали в героях Хаксли и Оруэлла себя. Томик «Антиутопии», куда входили «1984», «О дивный новый мир» и «Мы» Евгения Замятина, издавался миллионными тиражами. В итоге британский продукт снова предпочли отечественному — сейчас книга Замятина известна меньше. Возможно, потому что в его государстве личное уже полностью раздавлено, тогда как у Хаксли и Оруэлла мы еще только наблюдаем процесс этого уничтожения, благодаря чему нам проще отождествить себя с героями английских авторов.

Вселенные Хаксли и Оруэлла стали своего рода символами двух тупиковых ветвей развития: на одном полюсе зомбированное общество из «Дивного нового мира», на другом — замученные и запуганные люди из «1984». Любой режим, пытающийся вмешиваться в частную жизнь, теперь обречен на сравнение с ними.

Может ли это послужить людям предупреждением? Не обязательно: весь мир с Анг­лией во главе с восторгом принял тоталитарное по своей сути реалити-шоу «Большой брат», в котором люди добровольно жертвуют личным пространством.

Миры XXI века

Похоже, XXI век несет Европе крах старой идентичности и мучительный поиск новой. Добрая волшебная вселенная с ее противостоянием добра и зла уже неактуальна. Англия вошла в новое тысячелетие не великой империей, а небольшой европейской страной, вынужденной решать множество проблем.

Кризис политики мультикультурализма, вопрос участия или неучастия в войнах, споры креационистов с дарвинистами, терроризм и новая конспирология — вот с чем столкнулось человечество, войдя в этот новый странный век. Понятно, что в таких условиях ему понадобятся новые альтернативные вселенные, и англичане уже начали их придумывать.

Это «молодые» миры: книги, в которых они описываются, написаны на рубеже веков. Они добрые и нестрашные; их основное отличие от миров ХХ века — отсутствие четкой границы между добром и злом. Авторы воздерживаются от собственной нравственной оценки, предоставляя читателю право самому выбрать, за кого он будет «болеть».

С 1995 по 2000 год школьный учитель Филип Пулман выпустил три книги цикла «Темные начала». Они написаны в жанре, близком к стим-панку, где описывается мир, в котором научный прогресс пошел по другому пути, в результате чего основной упор был сделан на развитие паровых машин (есть даже паровые компьютеры). Поскольку в реальной истории век пара и век королевы Виктории совпали, чаще всего действие стим-панковских романов разворачивается в псевдовикторианскую эпоху.

В мире Пулмана есть викторианский Лондон со всеми его социальными проблемами, но при этом у всех людей имеется ангел-хранитель под названием «деймон» — волшебное существо, которое является частью личности человека. Здесь есть паровые двигатели, но есть и магия. Главная героиня — девочка Лира, но помимо людей тут живут и говорящие бронированные медведи.

Словом, тут есть все, кроме абсолютного добра или зла, и даже верховное божество этого мира — не гарант существующего миропорядка, а лишь один из его обитателей, которого можно и свергнуть.

В 2001 году вышла книга Нила Геймана «Американские боги». Ее главный герой Морфей, дух сна, весь ХХ век провел в плену у чернокнижников и, освободившись в самом конце столетия, ищет свое место в новом рациональном мире. Он путешествует по земле, небесам и аду. В подземном царстве он участвует в поединке с демонами, причем побеждает тот, кто создаст образ более сильный, чем образ противника.

— Я — планета, — говорит Морфей.

— Я — сверхновая, все разрушающая, — отвечает демон.

— Я — вселенная, всеобъемная, бесконечная, — говорит Морфей.

— Я — антижизнь, зверь судного дня, сумерки богов. Конец… ВСЕГО, — говорит демон и думает, что выиграл.

Но Морфей говорит:

— Я — надежда, — и побеждает.

При этом Морфей борется с адом не ради добра и не ради человечества, а руководствуясь исключительно своими личными интересами: в своих скитаниях он так и не примыкает ни к светлой, ни к темной силе. Это еще одна характерная черта миров XXI века — в них торжествует «честный» индивидуализм почти протестантского толка.

На рубеже тысячелетий человечество отказывается от веры в абсолютные добро и зло. Для Пулмана и Геймана не существует ни «хорошо», ни «плохо»: их герои просто делают то, что считают необходимым. Правда, пока популярность их вселенных не может соперничать с популярностью вселенных Толкина, Льюиса, Роулинг и других английских миро-творцов. Но, возможно, в новом веке предложенный ими рецепт спасения от страшной действительности окажется более востребованным, если индивидуализм и цинизм придут на смену традиционным ценностям и идеалам.

http://expert.ru