Неореализм по-русски

В то время как северодвинский критик Андрей Рудалев не устает проповедовать новый реализм, непредвзятый наблюдатель замечает, как все больше листочков распускается на гоголевской ветке российской словесности — ветке мистической, метафизической, инфернальной.

«Инферноскопичность» зрения Гоголя (термин Александра Секацкого) — штука не только заразительная, но и чертовски продуктивная. Не будет преувеличением сказать, что добрая половина тех достижений русской классики, которые мы числим национальной гордостью наравне с нефтью или футбольным клубом «Челси», чертиками выскочили из гоголевской коробочки — начиная с Достоевского и заканчивая Андреем Битовым.

Реализм — это описать чувственную реальность. Но описать реальность сверхчувственную, реальность мистическую — это уже, по слову того же Достоевского, реализм в высшем смысле.

Так где же он, «новый реализм»? Может быть, это Михаил Елизаров с Анной Старобинец? Может быть, это они, описывающие свои инфернальные видения, — и есть новые в высшем смысле реалисты?

Подробно пересказывать их новые романы нет нужды. Елизаровские «Мультики» разобрал Виктор Топоров, про «Первый отряд» Старобинец написала Галина Юзефович. Оба романа — про мультики. Действие романа Старобинец начинается, когда выходит на экраны аниме «Первый отряд», в романе Елизарова «мультики» — метафора разваливающейся на куски реальности.

Елизаров визионер, справедливо пишет Топоров. Но разве Старобинец не визионер? Сквозь дырки в куске старого холста и там, и там просачивается потусторонняя реальность — они ее видят, они ее слышат.

И это не отменяет того, что Елизаров мастерски, со знанием дела описывает, как и чем жил небольшой советский город в восьмидесятых, а Старобинец рассказывает о Русском Севере с почти документальной точностью. Просто для них эта реальность не единственная. Точнее же будет сказать, что в «Первом отряде» есть две реальности — царство живых и царство мертвых, — которые прорываются друг в друга, а в «Мультиках» текст устроен так, что никакой цельной реальности нет вообще («No hay orchestra, no hay banda», — сказал по сходному поводу Дэвид Линч).

Про Старобинец давно известно, что она умеет пугать так, как никто из пишущих по-русски. Елизаров открывается с этой стороны впервые. Если рассказы из сборника «Кубики» были игрой в поэтику милицейского протокола и потому в общем-то нестрашными, если тупое мочилово, из которого наполовину состоял «Библиотекарь», не вызывало ничего, кроме смеха, то «Мультики» пугают всерьез. Добрый дядя Разум, наставляющий героя на путь добра и исправления, может поначалу показаться посланцем Небесного СССР из «Библиотекаря», но очень скоро становится понятно, что это иллюзия, наследник Макаренко — явно инфернальной природы. И то, что малолетнему преступнику удается-таки чудесным образом избежать помещения в детскую комнату милиции (окна которой ведут в предвечную тьму), воспринимается как душеспасительный акт.

Роман Елизарова сложен, хитер и умен. Но и «Первый отряд» не пальцем сделан. И вовсе не за счет эпиграфов из Кастанеды и Мигеля Серрано, за которые ругает Старобинец писатель Алексей Шепелев. Простой бинарный мир мультфильма (вот силы добра, вот силы зла) в романе преобразуется в нечто трудно формализуемое: разобраться, кто здесь за «наших», а кто за «фашистов», с каждой страницей становится все сложнее, а финал, в котором все герои наконец встречаются в «момент истины» для примирения, и вовсе невозможно однозначно интерпретировать. Кажется, во всяком случае, что истина («Истина» — подзаголовок «Первого отряда») достигается ценой страшного предательства, невольного убийства того, что дорого тебе больше всего.

Слабость реализма как метода в том, что структура реальности совсем не такова, какой представлял ее себе, скажем, Золя. Под внимательным взглядом реальность двоится, троится, крошится на осколки. Описать это при помощи старой доброй формулы «типический герой в типических обстоятельствах» невозможно. Именно поэтому елизаровские «Мультики», быть может, куда больше имеют отношения к действительности, чем пресловутые сенчинские «Елтышевы», а «Первый отряд» — повествование куда более захватывающее.

Так что если русской литературе суждена долгая счастливая жизнь, то именно там, где реализм перерастает сам себя и становится реализмом в высшем смысле.

Вадим Левенталь - http://www.saltt.ru